Римская кровь - Страница 66

— Если перед отъездом ты собирался еще раз взглянуть на Капитона и его дружков, ты будешь разочарован.

— Как это?

— Сегодня утром я отправил Луция с поручением в город, и на обратном пути он повстречал эту троицу на дороге. Магн пробурчал себе под нос какое-то ругательство, а Луций вежливо спросил их, куда они отправляются. Капитон сказал, что они едут в одно из его новых поместий около Тибра, чтобы поохотиться. А это конечно же означает, что они вряд ли воротятся раньше захода солнца, если воротятся сегодня вообще.

— Значит, сегодня в доме Капитона заправляет его жена.

— А, это еще не все. Пока Луций был в городе, до него дошел слух о том, что вчера они здорово поругались, и старуха уже затемно вылетела из дома, чтобы остановиться у дочки в Нарнии. Таким образом, за поместьем присмотреть некому, кроме седого старика управляющего, доставшегося Капитону в наследство от Секста Росция. Говорят, он целыми днями пьет без просыху и ненавидит нового хозяина. Я говорю тебе это только потому, что у тебя могли остаться кое-какие дела в доме Капитона. И хозяин, и его жена, и дружки — все уехали. Думаю, это может нарушить твои планы. А может быть, и нет.

Отвернувшись, он вступил в общий разговор, и с его лица не сходила хитрая усмешка заговорщика, весьма довольного самим собой.

На самом деле, я покинул Тита Мегара без малейшего намерения еще раз останавливаться в доме Капитона. К этому времени я знал уже все, ради чего приезжал в Америю; я даже вез в своей сумке копию ходатайства, поданного Титом и его земляками Хрисогону, с протестом против проскрибирования Секста Росция. Не потрудился еще раз окинуть взором безмятежную долину Америи, которую покидал навсегда. Я понукал своего захудалого скакуна, поднимаясь в гору, и все мои мысли были о Риме, о Бетесде, о Цицероне и Тироне, о людях с улицы, ведшей к Лебединому Дому. Я нахмурился, вспомнив вдову Полию, и улыбнулся, вспомнив Электру; я резко развернул коня и поскакал назад к дому Капитона.

Увидев меня, Кар не проявил ни малейшей радости. Он смерил меня унылым взглядом, словно я был демоном, явившимся только для того, чтобы подвергнуть его новой пытке.

— Почему ты такой угрюмый? — сказал я, проходя мимо него в прихожую. Стены были недавно выкрашены в ярко-розовый цвет. Выложенный черной и белой плиткой пол был кое-где засыпан опилками, и вся комната оглашалась неестественным, гулким эхом — непременным спутником ремонта. — А я-то думал, что отсутствие хозяина и хозяйки для тебя праздник.

Он поджал губы, как будто собирался соврать, но в конце концов принял лучшее решение:

— Чего ты хочешь?

— А что стояло здесь раньше? — спросил я, подойдя к нише, в которую была помещена очень плохая копия греческого бюста Александра. Он был до нелепости претенциозен, и, конечно, такая деревенщина, как молодой Секст Росций, никогда бы не стал держать подобную вещь в своем доме; вещицы такого рода куда чаще встретишь в доме разбойника, который грабит виллы безвкусных богачей.

— Букетик цветов, — сказал Кар, уныло глазея на копию; вялый вид и буйные завитки волос делали ее больше похожей на Медузу, чем на Александра. — В прежние дни, пока не сменился хозяин, моя госпожа держала в этой нише серебряную вазу со свежими садовыми цветами. А иногда по весне девочки приносили дикие цветы с холмов…

— Управляющий по-прежнему пьян?

Он с подозрением посмотрел на меня:

— Аналей редко бывает трезвым.

— Тогда я, пожалуй, должен спросить: он не расположен меня принять?

— Если ты спрашиваешь, в здравом ли он уме, то, вероятно, нет. В дальнем конце усадьбы есть домик, куда он норовит ускользнуть при каждом удобном случае.

— Не в этом ли домике жил Секст со своей семьей, когда его выселил Капитон?

Кар мрачно поглядел на меня.

— Точно так. Этим утром, после отъезда хозяина, я видел, как Аналей юркнул туда, прихватив с собой новую девчонку с кухни. Девчонка и бутылочка вина займут его на весь день.

— Хорошо, значит, нас никто не побеспокоит. — Я перешел в следующую комнату. Комната была жилой. Повсюду виднелись следы вчерашнего застолья — застолья, на котором в отсутствие своих жен пировали трое неотесанных мужчин. Робкая девушка-невольница разгребала грязь, с беспомощным видом переходя от одной груды битой посуды к другой. Она не подняла на меня глаз. Кар хлопнул в ладоши и выпроводил ее из комнаты.

На одной из стен мне бросился в глаза большой семейный портрет, выполненный то ли восковыми красками, то ли на дереве. Я сразу узнал седовласого, желчного человека, хотя Капитона я разглядел вчера только мельком. Его жена оказалась суровой матроной с большим носом. По бокам были нарисованы их взрослые дети со своими супругами. Семья, казалось, глядит на художника, заранее подозревая его в том, что он заломит несусветную цену.

— Как я их ненавижу, — прошептал Кар. В изумлении я посмотрел на него. Его взгляд был прикован к картине. — Всю эту семейку, прогнившую до самого основания. Посмотри на них: какая ограниченность и самодовольство. Вселившись в дом, они первым делом заказали этот портрет и для этого доставили художника из самого Рима. Им так хотелось, чтобы потомство навсегда запомнило это выражение злорадного ликования на их рожах. — Казалось, он больше не в состоянии произнести ни слова; его губы тряслись, как будто от отвращения у него закружилась голова. — Как мне рассказать тебе, чего я навидался в этом доме после их приезда? Как рассказать об их низости, подлости, их преднамеренной жестокости? Пускай Секст Росций был не лучшим хозяином, пусть на госпожу иногда накатывало, но они никогда не плевали мне в лицо. И если для своих дочерей Секст Росций был ужасным отцом, какое мне до этого дело? Ах, девочки всегда были такие милые. Как же я их жалел.