Римская кровь - Страница 41

Нам открыл раб — высокий, мускулистый юноша, похожий скорее на телохранителя или гладиатора, чем на привратника. Вел он себя до отвращения угодливо. Ссутулившись, он без конца хихикал, кланялся и кивал, пока мы следовали за ним в безвкусно обставленную прихожую. Ждать нам пришлось совсем недолго, и вскоре появился сам хозяин.

Содержатель Лебединого Дома являл собой воплощение округлости: он был округл со всех сторон, от брюха до лысой макушки. Остатки волос были тщательно умащены и причесаны, а щеки — гротескно припудрены и нарумянены. Что до его драгоценностей, то и здесь вкуса он проявлял не больше, чем в случае с мебелью. В общем он был похож на опустившегося эпикурейца, а его попытки воссоздать атмосферу левантийского публичного дома граничили с пародией. Когда римляне пытаются подражать Востоку, они редко добиваются успеха. Подражать изяществу и подлинной роскоши совсем не просто, тем более что их не купишь оптом.

— Гражданин, — сказал он, — ты пришел в необычный час. Большинство наших посетителей прибывают ближе к заходу солнца. Но тем лучше для тебя: у тебя будет богатый выбор девочек и тебе не придется ждать. Большинство девочек спит, но я легко подниму их с постелей. В это время они привлекательнее всего: только вставшие, все еще свежие и благоухающие сном, подобные утренним розам, увлажненным росой.

— По правде говоря, я имею в виду определенную девушку.

— Да?

— Мне говорили о ней. Ее зовут Елена.

Хозяин посмотрел на меня пустыми глазами и задумался. Когда он заговорил, я почувствовал, что он не лжет, но искренне забыл, о ком идет речь, как и подобает человеку, покупающему и продающему из года в год столько женских тел, что смешно требовать от него упомнить их все.

— Елена, — повторил он, словно то было иностранное слово, значение которого он никак не мог припомнить. — А давно ли тебе ее порекомендовали, господин?

— Недавно. Но прошло довольно много времени с тех пор, как мой приятель навещал ее в последний раз. Его нет сейчас в Риме, он занят в своих загородных имениях. Дела не позволяют ему посетить город, но он пишет мне, что с теплотой вспоминает Елену и мечтает найти в деревне женщину, чьи ласки утоляли его страсть хотя бы наполовину так, как это умела делать она.

— Понятно. — Толстяк сложил кончики пальцев, поджал губы и, казалось, пересчитывал кольца на каждой руке. Я вдруг понял, что разглядываю картину на противоположной стене; на ней был изображен Приап, ухаживающий за стайкой обнаженных гетер, которые с трепетом взирали на гигантский ствола, вздымавшийся у бога между ног.

— Может, ты мог бы описать эту Елену?

Я немного подумал, затем покачал головой:

— Увы, странно, но мой приятель ничего не пишет о ее внешности. Он только называет ее имя и ручается, что разочарован я не буду.

Мой собеседник повеселел:

— Что ж, прекрасно, даю слово, что могу точно так же поручиться за любую из моих девочек.

— Значит, ты уверен, что Елены у тебя нет?

— Это имя, конечно, мне знакомо. Да, кажется, я смутно припоминаю эту девочку. Но я уверен, что Елены здесь давно уже нет.

— Но что с ней могло случиться? Ведь твои девочки наверняка здоровы.

— Ну, разумеется; от болезни у меня еще не умирала ни одна девочка. Она была продана, насколько я помню, но не в другое заведение, а частному лицу, — быстро добавил он, чтобы у меня не возникло желания поискать ее где-нибудь еще.

— Частному лицу? Мой приятель будет весьма огорчен этим известием. Интересно, может, я знаю покупателя: вдруг меня просто разыграли? Ты не мог бы сказать мне, кто это был?

— Боюсь не вспомнить подробностей, не посоветовавшись со своим счетоводом. И я должен сказать, что в мои принципы не входит обсуждать продажу рабов ни с кем, кроме возможного покупателя.

— Я понимаю.

— Ну вот, сейчас тебе будет из кого выбрать: Стабий приведет четырех прелестных девочек. Единственное, что от тебя потребуется, — это решить, какую из них ты больше хочешь. Может, ты захочешь сразу двоих. А может, ты отведаешь всех четверых, одну за одной. Мои девочки делают сатирами даже заурядных мужчин, а ты, господин, кажешься мне мужчиной совсем не заурядным.

По сравнению с публичными домами Антиохии или Александрии первое предложение хозяина было обескураживающе неинтересным. Все четыре были брюнетки. Две из них показались мне совсем заурядными, почти некрасивыми, хотя для мужчин, чей взгляд скользит исключительно ниже шеи, они обладали весьма пышными прелестями. Две другие были довольно привлекательны, хотя и не так хороши, как вдова Полия, по крайней мере в ту пору, когда на ее лицо еще не лег отпечаток страдания. Все они были одеты в пестрые платья без рукавов, сшитые из столь облегающего и прозрачного материала, что тайной оставались только самые укромные уголки их тела. Хозяин тронул за плечо самую юную и миловидную из четверых и подтолкнул ее вперед.

— Вот, господин, я предлагаю тебе самый нежный бутон в моем саду, мой самый новый, самый свежий цветок: Талия. Прелестна и игрива, как дитя. Но уже женщина, не сомневайся — стоя позади нее, он нежно приподнял платье на ее плечах. Оно распахнулось посередине, и на мгновенье она предстала передо мной полностью обнаженной, склонив голову и отведя в сторону глаза. Я слышал тяжелое дыхание Тирона.

Содержатель публичного дома нежно погладил ее груди и скользнул пальцами ниже. Я видел, как покрывается гусиной кожей пушистый треугольник ниже пупка.

— Она краснеет — ты видишь, как хороши ее щечки. Талия краснеет и в других местах, слишком укромных, чтобы говорить о них вслух. — Он запахнул ее платье. — Но несмотря на ее девическую скромность, уверяю тебя, в постели она не ведает стыда.