Римская кровь - Страница 36

— Не понимаю, о чем это ты.

— Когда нас привел сторож, ты думала, что он привел кого-то другого.

— Я думала, что ко мне может прийти мать, вот и все. Она то и дело приходит ко мне за деньгами, а мне больше нечего ей дать.

— Нет, я очень хорошо слышал, о чем вы говорили. Он сказал тебе, что посетители — гражданин со своим рабом, а ты спросила, не те ли это люди, которые приходили раньше. Судя по голосу, ты была очень встревожена и совсем не горела желанием увидеть их снова.

Ерзанье мальчика переросло в настоящую борьбу. Женщина притянула его к себе и дала ему легкий подзатыльник.

— Почему бы вам просто не уйти? Может быть, вы уйдете и оставите нас в покое?

— Здесь был убит один человек, а другому человеку грозит казнь за это.

— Мне-то что до этого? — огрызнулась она. Озлобленность окончательно лишила ее даже следов былой красоты. — Какое преступление совершил мой муж, который умер от лихорадки? Чем он заслужил смерть? Даже боги не смогут ответить на это. Богам все равно. Люди умирают каждый день.

— Тот человек был убит в прошлом сентябре как раз под твоим окном. Думаю, ты видела, как это произошло.

— Нет. Даже если и видела, все разве упомнишь? — Казалось, женщина и ребенок исполняют какой-то странный танец, извиваясь и борясь в углу. Дыхание Полии стало учащенным. Мальчик, не отрываясь, смотрел на меня.

— Не думаю, чтобы ты могла забыть такое. Выгляни из окна: вот видишь — кровавое пятно. Но об этом тебе известно и без меня, не так ли?

Внезапно мальчик вырвался на волю. Я подался назад. Тирон двинулся было прикрыть меня своим телом, но в этом не было нужды. Мальчик разрыдался и стремглав выскочил из комнаты.

— Видишь, что ты наделал? Ты заставил меня упомянуть его отца. Эко не может говорить, и люди забывают, что он слышит не хуже других. Было время, когда и он мог говорить. Но он молчит с тех пор, как умер его отец. Ни слова не сказал с тех пор. Лихорадка настигла их обоих… Теперь убирайтесь. Мне нечего вам сказать. Убирайтесь!

Все это время она размахивала ножом, затем, казалось, внезапно заметила, что у нее в руках. Она направила его на нас, неуклюже сжимая рукоять; рука ее дрожала, было видно, что она скорее заколет себя, чем нанесет удар.

— Пойдем, Тирон, — сказал я. — Здесь нам больше нечего делать.

Коротышка заново наполнил бурдюк вином сидел перед лестницей; струйки сока сбегали по его красным губам. Когда мы проходили мимо, он что-то пробормотал и протянул руку. Я не обратил на него внимания. Сторож с первого этажа находился там же, где мы нашли его в первый раз, — свернувшись калачиком, он лежал в дальнем конце коридора. Нас он не заметил.

На улице стояла нечеловеческая жара.

Тирон плелся сзади, медленно спускаясь по ступеням. Вид у него был озадаченный.

— Что случилось? — спросил я.

— Почему ты не предложил ей деньги? Мы знаем, что она видела убийство, — так сказал старик. Серебро ей бы не помешало.

— В моем кошельке недостаточно денег, чтобы заставить ее говорить. Разве ты этого не понял? Она очень напугана. Кроме того, не думаю, что она вообще взяла бы наши деньги. Она не привыкла к бедности. По крайней мере, не к такой бедности, чтобы побираться. Еще не привыкла. Кто знает ее историю? — Я старался сохранить твердость голоса. — Кому до этого дело? Что бы там ни было, в этом городе тысячи других вдов с похожей историей, может быть, еще более жалкой. Все, что для нас важно, — это то, что кто-то ее напугал задолго до нашего прихода. Сейчас она нам не поможет.

Я не удивился, если бы Тирон строго меня отчитал, но, конечно, этого не произошло. Он был рабом — очень молодым рабом — и не мог понять, насколько плохо обошелся я с этой женщиной. Я обращался с ней так же грубо, как и с лавочником, и со сторожами. Может быть, она заговорила бы, коснись я в ее душе каких-нибудь других струн, а не струн страха. Я шел быстро, забыв о кровавом пятне, промелькнувшем у меня под ногами; я был слишком разгневан, чтобы выбирать дорогу. Полдневное солнце барабанило кулаками по моему затылку. Сломя голову я несся вперед и врезался в мальчишку.

Мы оба отскочили назад; от столкновения у нас занялось дыхание. Я выругался. Из горла Эко донесся неприятный, сдавленный хрип.

У меня было достаточно ума, чтобы устало взглянуть на его руки. Они были пусты. Я пристально посмотрел ему в глаза, затем шагнул в сторону, чтобы продолжить путь. Он схватил меня за рукав туники. Он наклонил голову и указал на окно.

— Чего ты хочешь? Мы оставили твою мать в покое. Тебе нужно пойти к ней.

Эко покачал головой и топнул ногой. Он снова показал на окно. Жестом он велел нам ждать и вбежал в дом.

— Чего он, по-твоему, хочет?

— Не имею понятия, — сказал я, но во мне уже вспыхнула догадка, и я почувствовал укол страха.

Немного спустя мальчик появился снова; через плечо у него висел черный плащ, и он что-то прятал под складками туники. Он вытащил руку, и на солнце блеснул длинный клинок. Тирон открыл рот и вцепился в мое предплечье. Я мягко отстранил его, зная, что нож предназначается не нам.

Мальчик медленно подходил ко мне. На улице никого не было; час был слишком жарким.

— Думаю, мальчик хочет нам что-то рассказать, — произнес я.

Эко кивнул.

— О той сентябрьской ночи.

Он снова кивнул и показал клинком на кровавое пятно.

— О том, как на этой улице погиб старик. Убийство произошло через час или два после наступления темноты. Я прав?

Он кивнул.

— Но разве можно было разглядеть что-нибудь, кроме теней?